В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене, о художнике

В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене, о художнике — по размеру его доходов, и о поэте — по цвету его галстука.

В наш век газеты пытаются заставить публику судить о скульпторе не по его скульптурам, а по тому, как он относится к жене, о художнике — по размеру его доходов, и о поэте — по цвету его галстука.

- В чём разница между журналистикой и литературой?

- В чём разница между журналистикой и литературой? — Журналистику не стоит читать, а литературу не читают.

- В чём разница между журналистикой и литературой? — Журналистику не стоит читать, а литературу не читают.

Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.

Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.

Фундаментом литературной дружбы служит обмен отравленными бокалами.

Прирождённых лжецов и поэтов не бывает.

Прирождённых лжецов и поэтов не бывает.

Прирождённых лжецов и поэтов не бывает.

Поэт может вынести всё, кроме опечатки.

Поэт может вынести всё, кроме опечатки.

Поэт может вынести всё, кроме опечатки.

Если человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он вносит в свою жизнь ту поэзию, которую не способен внести в свои стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.

Если человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он вносит в свою жизнь ту поэзию, которую не способен внести в свои стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.

Если человек выпустил сборник плохих сонетов, можно заранее сказать, что он совершенно неотразим. Он вносит в свою жизнь ту поэзию, которую не способен внести в свои стихи. А поэты другого рода изливают на бумаге поэзию, которую не имеют смелости внести в жизнь.

Любовь вышла из моды, её убили поэты. Они так много писали о ней, что все перестали им верить.

Любовь вышла из моды, её убили поэты. Они так много писали о ней, что все перестали им верить.

Любовь вышла из моды, её убили поэты. Они так много писали о ней, что все перестали им верить.

Поэты прекрасно знают, что о любви писать выгодно, на неё большой спрос. В наше время разбитое сердце выдерживает множество изданий.

Поэты прекрасно знают, что о любви писать выгодно, на неё большой спрос. В наше время разбитое сердце выдерживает множество изданий.

Поэты прекрасно знают, что о любви писать выгодно, на неё большой спрос. В наше время разбитое сердце выдерживает множество изданий.

По-видимому, существует какая-то странная связь между благочестием и плохими рифмами.

По-видимому, существует какая-то странная связь между благочестием и плохими рифмами.

По-видимому, существует какая-то странная связь между благочестием и плохими рифмами.

Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным

Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным — значит быть очевидным, а быть очевидным — значит быть нехудожественным.

Вся скверная поэзия порождена искренним чувством. Быть естественным — значит быть очевидным, а быть очевидным — значит быть нехудожественным.

Я знаю, как весело бывает подобрать какую-либо кличку и носить, как розу в петлице. Именно так обретали названия все крупные школы в искусстве.

Я знаю, как весело бывает подобрать какую-либо кличку и носить, как розу в петлице. Именно так обретали названия все крупные школы в искусстве.

Я знаю, как весело бывает подобрать какую-либо кличку и носить, как розу в петлице. Именно так обретали названия все крупные школы в искусстве.

В пародии нужны лёгкость, воображение и, как ни странно, любовь к пародируемому поэту. Его могут пародировать только его ученики

В пародии нужны лёгкость, воображение и, как ни странно, любовь к пародируемому поэту. Его могут пародировать только его ученики — и никто больше.

В пародии нужны лёгкость, воображение и, как ни странно, любовь к пародируемому поэту. Его могут пародировать только его ученики — и никто больше.

Как много потеряли писатели, оттого что принялись писать. Нужно, чтобы они вновь начали говорить.

Как много потеряли писатели, оттого что принялись писать. Нужно, чтобы они вновь начали говорить.

Как много потеряли писатели, оттого что принялись писать. Нужно, чтобы они вновь начали говорить.

Он пишет на верхнем пределе своего голоса. Он так громок, что никто не слышит его.

Он пишет на верхнем пределе своего голоса. Он так громок, что никто не слышит его.

Он пишет на верхнем пределе своего голоса. Он так громок, что никто не слышит его.

Пессимизм изобрёл Гамлет: весь мир сделался печален оттого, что некогда печаль изведал сценический персонаж.

Пессимизм изобрёл Гамлет: весь мир сделался печален оттого, что некогда печаль изведал сценический персонаж.

Пессимизм изобрёл Гамлет: весь мир сделался печален оттого, что некогда печаль изведал сценический персонаж.

Персонажи нужны в романе не для того, чтобы увидели людей, каковы они есть, а для того, чтобы познакомиться с автором, не похожим ни на кого другого.

Персонажи нужны в романе не для того, чтобы увидели людей, каковы они есть, а для того, чтобы познакомиться с автором, не похожим ни на кого другого.

Персонажи нужны в романе не для того, чтобы увидели людей, каковы они есть, а для того, чтобы познакомиться с автором, не похожим ни на кого другого.

Нынешние романы так похожи на жизнь, что нет возможности поверить в их правдоподобие.

Нынешние романы так похожи на жизнь, что нет возможности поверить в их правдоподобие.

Нынешние романы так похожи на жизнь, что нет возможности поверить в их правдоподобие.

Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретён Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.

Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретён Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.

Девятнадцатый век, каким мы его знаем, изобретён Бальзаком. Мы просто выполняем, с примечаниями и ненужными добавлениями, каприз или фантазию творческого ума великого романиста.

Нигилист

Нигилист — этот удивительный мученик без веры, что есть чисто литературный продукт. Он выдуман Тургеневым и завершён Достоевским.

Нигилист — этот удивительный мученик без веры, что есть чисто литературный продукт. Он выдуман Тургеневым и завершён Достоевским.

Истинно реальны только персонажи, в реальности никогда не существовавшие, а если романист настолько беспомощен, что ищет своих героев в гуще жизни, пусть он хотя бы сделает вид, будто выдумал их сам, а не похваляется схожестью с доподлинными образцами.

Истинно реальны только персонажи, в реальности никогда не существовавшие, а если романист настолько беспомощен, что ищет своих героев в гуще жизни, пусть он хотя бы сделает вид, будто выдумал их сам, а не похваляется схожестью с доподлинными образцами.

Истинно реальны только персонажи, в реальности никогда не существовавшие, а если романист настолько беспомощен, что ищет своих героев в гуще жизни, пусть он хотя бы сделает вид, будто выдумал их сам, а не похваляется схожестью с доподлинными образцами.